Парибок А. В. - Разбойник, обретший святость, или Просветлённый как целитель (к истолкованию "Сутры об Ангулимале")

«Гаруда», 1996, №2(X). Стр. 9-16.

05.12.2006:

Персонаж, ставший известным под устрашающим прозвищем Ангулимала, то есть "Носитель ожерелья из человеческих пальцев", принадлежит к числу колоритнейших в Палийском Каноне. Образ классического злодея, отправившего на тот свет многие десятки людей, но тем не менее обретшего окончательный плод тхеравадинского духовного пути — архатство — притягивал воображение и носителей традиции, и западных читателей. Он равно хорош и для ободрения духовно робких, склонных принижать свои способности к развитию, зримо свидетельствуя, что совершенствование не исключается ни для кого (впрочем, почти ни для кого, за редкими весомыми исключениями, о чем читайте ниже), и обратиться к Учению никогда не поздно, и для возвеличения присущей Просветленному искусности в средствах и совершенству его как Учителя. Исключительность этой жизненной истории побуждает к ее пристальному рассмотрению, причем окажется, что изложение ее несвободно от интригующих неясностей. Итак, сначала — канонический текст из "Свода средних сутр" (N 86. Издание РТS, vol. II, р. 97-105. Рубрики введены переводчиком).

СУТРА ОБ АНГУЛИМАЛЕ

1. Так я слышал [1]. Однажды Блаженный [2] пребывал в Шравасти [3], в роще Джеты, в обители, подаренной [общине] Анатхапиндикой. И в то самое время в области, подвластной царю Прасенаджиту Кошальскому, жил разбойник по прозванию Ангулимала — кровопроливец * лютый, в смертоубийствах закоснелый, душегуб безжалостный. От него и деревни обезлюдели, и торжки обезлюдели, и обжитые области обезлюдели. А сам он носил на шее ожерелье из пальцев убиенных им людей.
И вот Блаженный поутру оделся и с миской в руке в верхней одежде вошел в Шравасти за подаянием. Походив по Шравасти и собрав подаяние, он поел, вернулся, свернул постель и с миской в руке и в верхней одежде направился в неблизкий путь туда, где находился Ангулимала.
Увидели пастухи стад, пастухи отар, хлебопашцы, путники, что Блаженный направляется по дороге в сторону Ангулималы и говорят Блаженному: «Не ходи ты, подвижник, по этой дороге. На этой дороге засел разбойник по имени Ангулимала — кровопроливец лютый, в смертоубийствах закоснелый, душегуб безжалостный. От него и деревни обезлюдели, и торжки обезлюдели, и обжитые местности обезлюдели. А сам он на шее ожерелье из пальцев убиенных им людей носит. Тут не то что в одиночку — по этой дороге и по десять, и по двадцать, и по тридцать, и по сорок человек ватагами хаживали, — и то все в лапах у разбойника Ангулималы оказывались». А Блаженный на это молчал себе и шел. И опять говорят Блаженному пастухи стад, пастухи отар, хлебопашцы, путники: «Не ходи ты, подвижник, по этой дороге. На этой дороге засел разбойник Ангулимала — кровопроливец лютый, в смертоубийствах закоснелый, душегуб безжалостный. От него и деревни обезлюдели, и торжки обезлюдели, и обжитые местности обезлюдели. А сам он на шее ожерелье из пальцев убиенных им людей носит. Тут не то что в одиночку — по этой дороге и по десять, и по сорок человек ватагами хаживали, — и то все в лапах у разбойника Ангулималы оказывались!» А Блаженный на это молчал себе и шел.
И в третий раз говорят Блаженному пастухи стад, пастухи отар, хлебопашцы, путники: «Не ходи ты, подвижник, по этой дороге. На этой дороге засел разбойник Ангулимала — кровопроливец лютый, в смертоубийствах закоснелый, душегуб безжалостный. От него и деревни обезлюдели, и торжки обезлюдели, и обжитые местности обезлюдели. А сам он на шее ожерелье из пальцев убиенных им людей носит. Тут не то что в одиночку — по этой дороге и по десять человек, и по двадцать, и по тридцать, и по сорок человек ватагами хаживали, — и то все в лапах у разбойника Ангулималы оказывались!» А Блаженный на это молчал себе и шел.

2. Увидал разбойник Ангулимала Блаженного издалека уже, и когда увидел, ему подумалось: «Право, чудесно! Право, необычайно! Ведь по этой дороге не то что в одиночку — и по десять человек, и по двадцать, и по тридцать, и по сорок человек ватагами хаживали, — и то все в лапах у меня оказывались. А тут, похоже, этот подвижник вообще один отважился, без спутника идет. А ну как я этого подвижника жизни лишу?!»
Препоясался тут разбойник Ангулимала мечом в кожаных ножнах, взял лук со стрелами и пустился по пятам за Блаженным. А Блаженный чудодейственным образом устроил так, что сам он шел не спеша, а разбойник Ангулимала спешил изо всех сил и не мог его нагнать. И тут разбойнику Ангулимале подумалось: «Право, чудесно! Право, необычайно! Я же прежде, бывало, слона на бегу на¬стигал, коня на бегу настигал, колесницу на бегу настигал, а тут этот подвижник идет себе не спеша, я же спешу изо всех сил и не могу его нагнать!» Остановился он и говорит Блаженному: «Стой, подвижник! Стой, подвижник!»
— Я-то стою, Ангулимала, сам стой!
И тут разбойнику Ангулимале подумалось: —Эти подвижники, сыны Шакьев [4], учат правдивости, считают себя правдивыми [5]. Как же этот подвижник сам идет, а говорит: «Я-то стою, Ангулимала, сам стой!» Спрошу-ка я подвижника об этом".
И вот разбойник Ангулимала обратился к Блаженному со стихом;
— «Ты сам идешь, подвижник, а говоришь: ''Стою", И мне сказал: "Стой сам!", хоть я остановился. Ответь же мне, подвижник, как это понимать, Что ты уже стоишь, а я еще не стал?»
— «Стою, разбойник, я на том, что навсегда
Я от насилия над жизнью отказался.
А ты в дыханьях жизни необуздан: **
Вот так-то я стою, ты еще не [в]стал».
— «Ах, наконец пришел великий, вещий духом
Подвижник в [этот] лес и [должный] дал ответ! ***
Теперь я, наконец, отбрасываю зло,
Услышавши твой стих, согласный с истой дхармой».
И в тот же час разбойник схватил колчан и меч
И их швырнул с откоса в зияющий провал. И поклонился в ноги Блаженному разбойник,
Тотчас он попросил постричь себя в монахи.
А Просветленный, милосердный, вещий духом, Учитель всего мира и богов, Сказал тому: "Пойдем со мной, монах!" [6]
Так тот обрел достоинство монаха.

3. И вот Блаженный с достопочтенным Ангулималой, как с провожатым [младшим] монахом [7], направился к Шравасти. В свой черед он очутился в Шравасти. И там Блаженный пребывал в роще Джеты, в обители, подаренной [общине] Анатхапиндикой. А в ту самую пору у ворот дворца царя Прасенаджита Кошальского собралась большая толпа народа, шумела и гал¬дела: "В подвластной тебе области, о царь, [объявился] разбойник по имени Ангулимала-кровопроливец лютый, в смертоубийствах закоснелый, душегуб безжалостный. От него и деревни обезлюдели, и торжки обезлюдели, и обжитые области обезлюдели. А сам он носит на шее ожерелье из пальцев убиенных им людей. Пусть царь на него управу найдет!"
И вот царь Прасенаджит Кошальский выехал из Шравасти круглым счетом с пятьюстами всадниками и при свете дня поехал в обитель. Пока могла ехать колесница, он ехал на колеснице, затем сошел с нее и пешком пошел к Блаженному. Подойдя, он приветствовал Блаженного и сел подле [него]. Когда царь Прасенаджит уселся, Блаженный спросил его: «Что с тобой, государь? Не магадхский ли царь Бимбисара-воитель на тебя войной пошел, или личчхавии вайшальские, или иные князья-соперники?» «Не пошел на меня войной, почтенный, ни магадхский царь Бимбисара-воитель, ни личчхавии вайшальские, ни иные князья-соперники. А в подвластной мне области, почтенный, объявился разбойник по прозванию Ангулимала-кровопроливец лютый, в смертоубийствах закоснелый, душегуб безжалостный. От него и деревни обезлюдели, и торжки обезлюдели, и обжитые области обезлюдели. Не могу, почтенный, на него управы найти!» — А если бы ты как-нибудь увидел, что Ангулимала обрил волосы и бороду, ушел из дому в бездомность [8], воздерживается от убийств, воздерживается от взятия не данного, воздерживайся от лжи, ест один раз в день, блюдет целомудрие, исполнен [доброго] нрава, причастен благой дхарме, — то как бы ты поступил»?
— Мы бы его, почтенный, с уважением приветствовали, встали бы ему навстречу, предложили бы ему сесть, предложили бы ему одежду, пропитание, приют, лекарства на случай болезни, позаботились бы о его защите, безопасности, охране. Да только откуда, почтенный, у грешника и лиходея такая обузданность нрава возьмется»? А в то самое время достопочтенный Ангулимала сидел невдалеке от Блаженного. И вот Блаженный протянул правую руку и говорит царю Прасенаджиту Кошальскому: «Вон, государь, сидит Ангулимала»!
И тут царю Прасенаджиту Кошальскому стало страшно, стало жутко, волосы у него встали ды¬бом. Блаженный заметил, что царю Прасенаджиту Кошальскому страшно, жутко, что у него волосы на голове дыбом встали, и сказал ему: «Не бойся, государь! Не бойся, государь! Его нечего бояться!» И этот страх, та жуть, тот мороз по коже, что нашли было на царя Прасенаджита Кошальского, отпустили его. И вот царь Прасенаджит Кошальский направился к достопочтенному Ангулимале. Подойдя к нему, он обратился к достопочтенному Ангулимале: — Ты, почтенный, не Ангулимала ли?
— Да, государь.
— Какого рода, почтенный, отец господина [9]? Како¬го рода мать господина?
— Отец мой [из рода] Гарга, государь, а мать моя Мантрани.
— Пусть возрадуется, почтенный, господин Гарга, сын Мантрани. Хлопоты об одежде, пропитании, приюте, лекарствах на случай болезни для господина Гарги, сына Мантрани, я беру на себя. А в ту пору достопочтенный Ангулимала соблюдал особые зароки: был лесовиком, самоходцем, лохмотником, больше трех одежд не имел [10]. И вот достопочтенный Ангулимала сказал царю Прасенаджиту Кошальскому: «Полно, государь. Три одежды у меня уже есть». И вот царь Прасенаджит Кошальский направился к Блаженному. Подойдя, он приветствовал Блаженного и сел подле. И, сидя подле Блаженного, царь Прасенаджит Кошальский сказал ему:
— Чудесно, почтенный! Необычайно, почтенный! Каков же ты, почтенный, Блаженный: несмирных усмиритель, некротких укротитель, неуспокоенных успокоитель. Тот, почтенный, кого мы и насилием, и оружием усмирить не смогли, он самый без насилия, без оружия Блаженным усмирен. А теперь, почтенный, мы к себе пойдем. Много у нас дел и обязанностей.
И тут царь Прасенаджит Кошальский встал с сидения, попрощался с Блаженным, обошел его посолонь и удалился.

4. И вот достопочтенный Ангулимала поутру оделся и с миской в руке, в верхней одежде вошел в Шравасти за подаянием. И увидел достопочтенный Ангулимала в Шравасти, идя за подаянием в привычные ему дома, некую женщину, тяжело рожавшую, разрываемую родами. Когда он увидел ее, ему подумалось: «Вот мучаются существа, вот ведь мучаются!»**** И вот достопочтенный Ангулимала, пройдя по Шравасти за подаянием, вернулся и направился туда, где был Блаженный. Подойдя к Блаженному, он приветствовал его и сел подле. И, сидя подле Блаженного, достопочтенный Ангулимала сказал ему:
— Почтенный, сегодня я оделся поутру и с миской в руке, в верхней одежде пошел в Шравасти за подаянием. И увидел я, идя по Шравасти за подаянием в привычные мне дома, некую женщину, тяжело рожавшую, разрываемую родами. Когда я увидел се, мне подумалось: «Вот мучаются существа, вот ведь мучаются!»
— Так ты, Ангулимала, отправляйся в Шравасти к той женщине и скажи ей: «Я, сестра, свидетельствую, что отродясь никого намеренно не лишал жизни, дыхания. Пусть силою этой истины [11] ты разрешишься, и дитя выживет.
— Но это же для меня заведомая ложь будет, почтенный! Я ведь, почтенный, многих намеренно лишил жизни, дыхания.
— Так ты, Ангулимала, отправляйся в Шравасти к той женщине и скажи ей: «Я, сестра, свидетельствую, что с тех пор как по-арийски родился, никого намеренно не лишал жизни, дыхания. Пусть си¬лою этой истины ты разрешишься, и дитя выживет».
— Хорошо, почтенный, — отвечал достопочтенный Ангулимала Блаженному и направился в Шравасти к той женщине и сказал ей:
— Я, сестра, свидетельствую, что с тех пор как по-арийски родился, никого намеренно не лишал жизни, дыхания. Пусть силою этой истины ты разрешишься, и дитя выживет.
И вот женщина разрешилась, и дитя выжило.

5. И был достопочтенный Ангулимала один, наедине с собою прилежен, ревностен, внимателен и не замедлил достичь той цели, которой ради сыновья семей искренне уходят из дому в бездомность. Уже в явленности он осуществил завершение целомудренной жизни, понял его сам и, засвидетельствовав сверхсознанием, пребывал так.
Он достоверно познал: «Истощилось рождение, свершено целомудренное житие, сделано дело, дальше нет [продолжения]». И стал достопочтенный Ангулимала одним из святых.

6. И вот достопочтенный Ангулимала поутру оделся и с миской в руке, в верхней одежде вошел в Шравасти за подаянием. И в то самое время кто ком земли бросил в достопочтенного Ангулималу, кто палкой бросил в достопочтенного Ангулималу, кто камнем бросил в достопочтенного Ангулималу. И вот достопочтенный Ангулимала с разбитой головой, весь в крови, с разбитой миской, в изодранной одежде направился к Блаженному.
Увидал Блаженный достопочтенного Ангулималу издалека еще, а увидев, сказал достопочтенному Ангулимале:
— Ты стерпи, брахман! Ты стерпи, брахман! Созревание твоих прежних поступков, из-за которого ты был бы много лет, много сотен лет, много сотен тысяч лет терзаем в аду, ты теперь, о брахман, переживаешь уже в явленности.

7. И вот достопочтенный Ангулимала, пребывая в уединении, в созерцании, переживая счастье освобожденности, воскликнул с большим чувством:
— Тот, кто прежде был беспечен, а потом стал небеспечен,
Осветит сей мир собою, как луна разгонит тучи.
Тот, кто прежний грех свершенный
Запечатал добрым делом, Осветит сей мир собою, как луна разгонит тучи. Да внемлют недруги моим словам о дхарме, Да примут недруги ученье Просветленных, Пусть поклонятся недруги тем людям, Кто благ и проповедует лишь дхарму. Услышьте меня, недруги, — учащего терпению, Непротивлению хвала! И дхарме в жизни следуйте.

Иные усмиряют карами, стрекалами да батогами,
Но не карая, без оружия меня Учитель усмирил.
Мне имя дали — Невредитель, но навредил я прежде многим.
Теперь оно правдивым стало, и от вреда я отвращен.
Разбойником я был когда-то, Ангулималой
Прозван был.
Потоком мощным уносимый, нашел защиту в Будде я.
Я руки кровью омывал, Ангулималой прозван был.
Теперь — Прибежище нашел, не множу больше бытие.
Я злодеяний натворил и долго б мучился в адах,
Но все созрело уже здесь, я долг отдал и мирно ем...

--------------------------------------------------------------------------------
* Кровопроливец — пали lohitapam, этимологически lohita — красное, кровь + pani — рука, ладонь, однако долгота конечного i не требуется (ср. подобной этимологии vajrapani — держатель ваджра — с кратким i). Поэтому напрашивается предположение о контаминации с санскритским pranin — обладатель жизненных дыханий, живое существо.
** В дыханьях жизни необуздан — перевод использует прием намеренного буквализма. Слово panesu значит (исходно) — в жизненных ветрах, в пранах, а узуально — скорее относительно живых существ.
*** [Должный] дал ответ — «должного» в подлиннике нет. Дал ответ — paccavadi — прошедшее время от prati+vad — отвечать, этимологически же — говорить навстречу; говорить против.
**** «Вот мучаются существа...» — kilissanti vata bho satta. Глагол kilissanti объединяет смыслы пачкаться, мараться; мучиться; быть в состоянии, когда припекает, саднит. К ситуации родов равно применимы оба смысла.

Помимо данного текста, приписываемые Ангулимале строфы, полностью совпадающие с вышепереведенными, включены в состав «Тхерагатх». Комментаторская и, очевидно, более поздняя по времени окончательной фиксации литература добавляет такие сведения. Ангулимала, которого при рождении назвали не то Химсака — Вредитель, Вредный, не то Ахимсака — Невредитель (ср. выше в строфе), был родом брахман, учился в Такшашиле и своими незаурядными успехами возбудил зависть соуче¬ников. Те опоили его наставника-брахмана. Тот сошел с ума и потребовал с Ангулималы платы за учение в виде тысячи пальцев с правых рук [людей]. Ахимсака принялся собирать плату и убивать своих жертв, отчего и получил подобное прозвище. Наконец, было скоплено уже 999 пальцев, и Ангулимала дал себе слово прикон¬чить первого же попавшегося ему человека. Тем временем терпение жителей царства Кошалы переполнилось, они потребовали от царя положить конец убийствам, и царь послал отряд на поимку Ангулималы. (Отметим, что, согласно традиции, казнить брахмана почти невозможно.) Узнав об этом, мать Ангулималы решила предупредить сына об опасности и направилась к нему в лес. Увидав мать, разбойник готов был убить ее и получить недостающий палец, но именно в этот момент вмешался Будда, видевший, что Ангули¬мала способен пробудиться. Иногда утверждается, что Бхагаван Будда преодолел (чудесным способом) очень большое расстояние (десятки йоджан, т.е. сотни километров) ради спасения матери Ангулималы и обращения ее сына.
Наконец, известная "Большая джатака о Сутасоме" (Mahasutasomajatakam, № 537) повествует о коллизии, имевшей место в прошлой жизни Ан¬гулималы и Бодхисаттвы, из которой явствует, что разбойнику и в прежнем существовании были свойственны бросающиеся в глаза особенности психики и поведения.

Примечания

Так я слышал — непременное начало буддий¬ских прозаических сутр, указывающее на передачу их в устной традиции, восходящей к личному ученику и двоюродному брату Будды — Ананде.
Блаженный — самый известный эпитет Будды в Каноне, означающий, что Будда обрел благо сам, достоин величайшего уважения и помогает обрести его другим.
Шравасти — столица царства Кошалы.
Сыны Шакьев (пали sakyaputta) — последователи Будды (самого Будду, в отличие от его последователей, Ангулимала не мог узнать на расстоянии), именуемые так потому, что, приняв монашество под началом Будды, выходца из рода Шакьев, они как бы отказывались от своего мирского происхождения и рождались заново.
Учат правдивости, считают себя правдивыми (пали saccavadino, saccapatifma) — намеренная игра словами: прежде всего, это значит буквально то, что сказано, а кроме того, и намекает на ariyasaccam, то есть на «отношение буддиста к действительности», переводимое обычно как "благородные истины".
"Пойдем со мной, монах" — Обычная процедура принятия в монахи достаточно длительна и требует участия многих. Такой же способ — к нему мог прибегать только сам Будда — использовался в случае явной готовности кандидата и безотлагательности самого действия. (Ср. знаменитый способ, каким Иисус обратил в свои ученики Петра).
Согласно уставу, старший монах мог выбирать в провожатые себе, идя за подаянием, младшего (на время или постоянно), шедшего за ним следом. Такие отношения, очевидно, предполагали со стороны старшего намерение лично учить младшего, персональное внимание к нему.
Обрил волосы и бороду, ушел из дому в бездомность — краткая формула принятия монашества, встречающаяся в Каноне десятки раз.
Господин — аууо. Царь обращается к Ангулимале одновременно как к монаху ("почтенный") и как к брахману ("господин").
Соблюдал особые зароки: был лесовиком, самоходцем, лохмотником, больше трех одежд не имел. — Имеются в виду личные, особо, при выраженном личном желании, принимаемые на себя обеты (на время или на всю жизнь). Лесовик (arannako) отказывается от приюта в домах, житья в монастырях, обителях и спит только в лесу. Самоходец (pindapatiko) обязывается есть лишь ту пищу, которую собрал подаянием лично сам, то есть не принимать излишков пищи, предлагаемых ему другими монахами. Лохмотник (pamsukuliko) не принимает от мирян в дар одежды и облачается только в платье, сшитое из подобранной на помойке ветоши.
Больше трех одежд не имел (tecivarako) — не создает запаса одежды, не имеет смены.
... силою этой истины... — По общему в древней Индии убеждению, клятва (слово saccam имеет два значения согласно толковым словарям: а) истинное, действительное и б) клятва) чем-то жизненно существенным для произносящего ее способна произвести изменения в мире. Святость клянущегося или возвышенность содержания не существенны. Так, мать оживляет укушенного змеею сына клятвой: "Поистине, укусившая тебя кобра мне не более ненавистна, чем твой отец, с которым я прожила столько лет. Силой этой истины да воскреснешь ты!"
АНАЛИЗ И КОММЕНТАРИЙ (к "Сутре об Ангулимале")

Текст излагает такую последовательность событий.

1. Экспозиция: описание Ангулималы; предостережения, адресованные Блаженному.

2. Встреча Будды и разбойника, обращение Ангулималы.

3. Беседа царя с Буддой и Ангулималой.

4. Эпизод с роженицей.

5. Достижение архатства [святости].

6. Побитие святого Ангулималы.

7. Завершающие стихи.

Повествование в основном формульно. К формулам относятся: описание хождения за подаянием приветствий, прощаний, испуга, обретения святости, ухода в монахи, посещения Будды царем и пр. Стихи также принадлежат к формулам и высказываются в других сутрах Канона не раз иными персонажами.

Сформулируем теперь, что же вызывает в сутре недоумение.

А. Подчеркивается грозность, дерзновенность и удаль Ангулималы: он способен справиться чуть ли ни с сорока противниками; встретив его в людном месте, имея при себе охрану, царь Прасенаджит (который, конечно, мог постоять за себя!) ужасается. Разбойник настигает на бегу колесницу или слона. Даже если это преувеличения монашески-эпического стиля, они призваны выразить определенное впечатление сверхчеловеческой энергии, необоримой силы. Откуда же она?

Б. Разбой Ангулималы предстает в самой сутре вполне бескорыстным: это смертоубийство ради него самого. Комментарий, правда, сообщает мотивы, но полагаться на него полностью не обязательно, да и вопрос не снимается: трудно вообразить себе умного и образованного брахмана, который, видя безумие или злую волю учителя, станет выполнять его страшный приказ. Скорее всего, выполнение такого приказа, если он имел место, согласуется как-то с внутренними побуждениями самого ученика.

Но каковы они?

В. Почему Ангулимала почти мгновенно обращается, услышав одну лишь строфу, и при этом дважды говорит: "Наконец-то!"?

Г. Каков смысл встречи со злополучной роженицей и данного Буддой совета?

Д. Случайно или нет обретение святости происходит после встречи с роженицей?

Е. Почему камнями, палками и пр. побивают Ангулималу после того, как он стал святым? Ведь знали же его в лицо и прежде, он никуда не уходил из тех мест, где ранее разбойничал.

Ж. Едва ли ни самое странное: Ангулимала не выражает ни малейшего раскаяния. Это вовсе не норма для Канона. Так, в "Саманняп-халасутте" царь Аджаташатру кается перед Буддой в свершенном отцеубийстве; в комментарии на одну из джатак царь Видудабха кается в том, что по навету, не разобравшись, истребил военачальника с его потомством. Самонадеянные спорщики не раз каются перед Буддой в своей гордыне.

Психологически сходные черты описываются и у героя "Большой джатаки о Сутасоме" — бенаресского царя, сделавшегося людоедом и изгнанного за это из царства. Это умный, образованный человек; однако стоило ему однажды, из-за случайного стечения обстоятельств, попробовать человечину, как он не мог уже противостоять влечению к запретному мясу, отказался ради него от царства, жил в лесу, охотясь на людей, проявляя невиданную удаль и вселяя ужас в сердца людей. Услышав же из уст Бодхисаттвы духовные стихи, он, как и обещал, выполнил просьбу того и отказался от людоедства, но и в той жизни нимало не раскаиваясь, а скорее сожалея о том, что отныне ему вкусного не едать.

Если учесть, что сюжеты джатак нередко связывают с личностной психологической общностью и смыслом ситуаций известных современников Будды с легендарными героями и персонажами прошлого, то можно предположить, что в данном случае сравнение людоеда с Ангулималой проясняет психический портрет последнего, и для опоры на джатаку нам нет нужды ни верить, что царь-каннибал был в самом деле прошлым существованием разбойника, ни принимать учение о смене жизней вообще. Тогда мы можем уточнить схему судьбы Ангулималы.

Итак, в весьма разумном, незаурядном человеке при особых обстоятельствах "просыпается" внутренний непреоборимый приказ, влечение к жуткому насилию, а вместе с приказом появляются и силы его исполнять, которых, по-видимому, ранее не наблюдалось. Эти силы заметны и посторонним наблюдателям. Программа выполнения приказа, вместе со средствами, живет в человеке как бы автономной жизнью и не сказывается на нем в целом. Если найти способ воздействия на такого человека, то приказ отменяется без особого труда, несмотря на внушительную мощь, порожденную им в носителе—исполнителе. Такой гипотетический пока сценарий делает понятным отсутствие угрызений совести. При почти мгновенной отмене приказа осознается, должно быть, вся его чуждость и наверженность личности со стороны, невесть откуда; можно выразиться иначе: автономность программы насилия позволяет отцепить ее от человека (или выключить), и если это происходит разом, немедленно, то, освобожденный как бы от наваждения, человек, придя в себя, и не усматривает, в чем же ему каяться.

Для проверки же и развития гипотезы обратимся к представлениям трансперсональной психологии, развитым в последние тридцать лет. (См., например, S. G r o f. Веуоnd the Вrain. Birth, Death and Transcendence in Рsychotherapy. N.Y., 1985. Тhе Аdventure оf Self-Discovery. N.Y.), а также к данным, получаемым ме¬тодами так называемой "дианетической терапии" Л. Рона Хаббарда (См.; Л. Рон Xаббард. Дианетика. Современная наука душевного здоровья. М., 1993). Согласно экспериментальным данным первого из названных направлений, в психике и теле человека содержатся и могут быть специальными процедурами извлечены на поверхность сознания впечатления о внутриутробной жизни и родах, которые группируются в четыре "матрицы" опыта — переживания, на которых впоследствии может откладываться и экзистенциально-ассоциативно соотноситься с ними позднейший опыт индивидуума. По первоначальному биологическому смыслу эти матрицы суть обобщенный опыт; 1) благополучного пребывания в материнской утробе; 2) внутриутробных неудобств и также первой стадии родов, то есть схваток; 3) основной стадии родов — потуг, прохождения плода по родовым путям и 4) освобождения, выхода наружу, начала жизни снаружи.

Из них к истории Ангулималы явно оказывается применима матрица №3, последствия которой и/или родство с которой для субъективного переживания обнаруживается, в частности, у психозов с садомазохистскими элементами, неврозов навязчивости, переживания борьбы, войны, опасных авантюр, отчаянной битвы не на жизнь, а на смерть, убийств, калечения, кровавых жертвоприношений и т.п. Как отмечает С. Гроф, энергия (понимаемая в психологическом смысле), пробуждаемая к жизни под влиянием опыта родов, отличается особым качеством и большой напряженностью, ее вполне можно отличить от биографически объяснимой энергии влечений и стремлений взрослого человека. Кроме того, она еще более, нежели в случае психических травм детства, с которыми имел дело классический психоанализ, не доступна для осознания, так что побуждение, импульс к действию, остается не усвоенным в сознательном Я. Если имеет место психофизическая травма (а трансперсональная психология, в отличие от психоанализа, настаивает на большей значимости реальной физической боли сравнительно с душевными конфликтами), относящаяся к перинатальной области, то изжить ее можно лишь с помощью а) припоминания и затем б) сознательного вновь-проживания и таким образом, изживания.

Дианетика, не противореча трансперсональной психологии, добавляет следующие представления; во всякий момент достаточно сильной боли, когда отказывает здравый рассудок (тем более, когда он еще органически не сформировался, как во внутриутробном периоде жизни и в процессе родов), имеет место формальное запоминание происходящего, лишенное смысла. В том числе запоминаются и произнесенные рядом с находящимся без сознания человеком слова. Когда же в последующей жизни индивидуума происходит нечто похожее, например, произносятся те же слова, а рассудок работает достаточно ясно, то может произойти оживление прежней ситуации; при этом формально запомнившиеся слова начинают действовать как приказы, не доходя до сознания. Оживление ситуации возможно при вхождении в "роль" разных ее участников, соответственно чему разниться будет и поведение. Так, если некоего субъекта в раннем детстве сильно побил, например, отец, то при включении в эту ситуацию травмированный может в принципе войти как в свою роль, так и в роль отца, и во втором случае ощутит позыв к драке.

Теперь у нас есть все необходимые инструменты для достаточно полного истолкования истории психофизической травмы, приключившейся с Ангулималой.

У брахманки Мантрани были трудные роды. Ребенок шел неправильно, ей и младенцу грозила смертельная опасность. По-видимому, как это было в обычаях у брахманов, был проведен, согласно "Атхарваведе" (См.: "Атхарваведа". I. 11), ритуал на благополучное разрешение от бремени. Ребенок в это время был в состоянии боли и формально запоминал все, говорившееся рядом с ним, в том числе и произносимые мантры. Присутствовал, вероятно, и врач, и была произнесена одна из двух фраз: so panesu sannato — он стеснен в жизненных дыханиях" (если это было сказано в тот момент, когда родовые муки еще длились; возможно, пуповина была передавлена), или, наоборот: so panesu asannato — "он не стеснен в жизненных дыханиях" (то есть выжил, будет жить). Делу помогла решительность врача: он обеими руками обхватил головку младенца, едва показавшуюся из родовых путей и, измазавшись в крови, помог маленькому брахману появиться на свет. Малыш, в числе прочего, запомнил и это: пальцы вокруг головы, а затем — избавление от мук ("наконец-то"). Дитя, несмотря на опасность, выжило, как выжила и мать, и назвали его поэтому Ахимсака, что значит одновременно и "невредящий" — не убил мать, появляясь на свет, и "маленький", (обошедшийся без) повреждений". Ахимсака, таким образом, получил при рождении огромный заряд скрытой агрессивной энергии и "запись" многих слов. Вряд ли брахманский мальчик имел далее в жизни случай еще раз услышать пение мантр, сопровождающих ритуал родовспоможения. Впервые в его сознательной жизни это произошло во время обучения ведам у его учителя. Очевидно, обучение мантре сработало как спусковой крючок, ситуация родовой травмы поднялась из глубоко бессознательной ближе к дневному сознанию, и Ахимсака стал исполнять смутно доходившие до него приказы, осуществляя программу, соответствующую третьей трансперсональной матрице: начал убивать, расчленять жертвы и пр. При этом спасительным ему мнилось — он не понимал, почему, и вполне мог придумать ритуалистическое оправдание тому — изготовление ожерелья из пальцев, так, чтобы они вновь оказались вокруг его шеи.

Свидетельство комментария, по которому мать чуть было не стала последней жертвой Ангулималы, мы понимаем как результат каких-то искажений и переосмыслений при изначальной неполной понятности. С точки зрения буддийского учения, трактовка матери как последней, несостоявшейся жертвы убедительна, поскольку Ангулимала стал в конце концов святым, а известно, что для матереубийц это в принципе невозможно.

Таким образом, для редакторов комментария дело обстояло так: история Ангулималы связана с убийствами, с отрезанием пальцев и с матерью. Предложенный способ связать эти сюжетные линии в единый мотив непротиворечив, а равно и художественно выгоден. Что далее произошло в ходе краткого обмена реплик с Буддой? Блаженный, используя простую метафоричность, меняет местами естественно связываемые с двумя участниками ситуации — им самим и Ангулималой — слова: "стоит" и "не стоит". Иными словами, он перераспределяет роли! Если добавить к этому несомненные психоэнергетические умения Просветленного, то правдоподобно считать, что он очень быстро и эффективно вывел Ангулималу из активно-агрессивной роли в воспроизводившейся там травматической ситуации и ввел его в какую-то другую роль.

Итак, в результате обмена репликами внутренний приказ резать и убивать был для Ангулималы отменен. Можно даже, идя дальше, предположить, что слова "наконец-то!", произнесенные Ангулималой, это повторение как-то во время родов сказанных слов.

Отметим еще знаменательное выражение pac-cavadi — "ответил", то есть "перевернул выражение, обратил слова вспять" [так этимологически]. Это редкое в Каноне слово, гораздо чаще встречается в значении ответить — patissunati или patibhasati. Итак, Ангулимала выведен из роли насильника, но не прожил еще сознательно всю ситуацию; хотя теперь это стало возможным! Ведь, наверное, видел же он в своей жизни, до встречи с Буддой, трудно рожавших женщин. Это вовсе не было скрыто от глаз древних индийцев, как теперь у нас. Да и какие роды совсем легки? А если видел, но ему не приходило в голову поразмыслить, как после "арийского рождения" (т.е. принятия монашества), то понятно, что ввести ситуацию в сознание без первого шага, сделанного Буддой, было нереально.

При встрече с роженицей Ангулимала смог, благодаря данной ему инструкции, полностью разрядить ситуацию собственного рождения энергетически. Тем самым именно тогда он родился по-арийски! Можно сказать, что он выбрался из маленькой, как бы учебной модели сансары (круговорота рождений и смертей): он перестал с фатальной бессмысленностью впадать в одну и ту же ситуацию, пытаясь изжить то, что от такого действования только укреплялось. После этого ничто особенное не мешает ему идти духовным путем и сделаться архатом. Разряжение сверхчеловеческой энергии, имевшее место в проработке ситуации с роженицей, отняло у Ангулималы демонический ореол, и он перестал вызывать инстинктивный ужас у простых людей. Тогда-то и смогла проявиться ненависть к разбойнику, за что он и поплатился.

Представляется, что отнесение эпизода с побоями ко времени уже по достижении святости не принципиально: возможно, что это произошло на самом деле так. но могло быть и иначе. Вероятно, после разрешения родовой травмы Ангулимала стал архатом очень быстро.

Легко видеть, что предложенная интерпретация способна вместить в себя и правдоподобное толкование двух других отмеченных выражений: lohitapani — "кроваволадонный"/"кровавый в жизненных дыханиях" и panesu asannato — "несдержанный в пранах" (реплика Будды).

В заключение отметим, что Бхагаван Будда проявил себя в истории с Ангулималой как великий психиатр, благодаря чему и смог, в сущности, буйно помешанного сделать святым, то есть довести до психического уровня, глядя с которого, обычное состояние мирского человека видится немногим лучше помешательства. К сожалению это умение не удержалось в традиции, которая не проявляет понимания случая с Ангулималой. С точки зрения буддийских теоретических понятий, особенно интересно, что последовательность активных деяний и тягостных претерпеваний, рассматриваемая всегда исходя из первого члена активности (kamma), как определяющего, в истории с Ангулималой предстает в обращенном виде.

В самом деле исходной ситуацией является претерпевание боли при родах, подверженность чему-то, приходящему извне. Это, по теории, либо случайно, либо (скорее всего) есть проявление какого-то созревшего деяния из прошлых жизней. Но именно событие претерпевания, страдания выступает определяющим моментом для последующей активной деятельности (kamma) Ангулималы.

Не исключено, что такая теоретическая трудность, для своего преодоления требующая диалектической проработки понятий деяния и созревания/расплаты (vipako), была одним из факторов, способствовавших забвению смысла жизненной истории Ангулималы.

Эта трудность, конечно, вполне преодолима и не требует радикального выхода за пределы закона причинно-зависимого возникновения (paticcasamup-pado).

Наконец, методическое замечание. Мы были бы беспомощны без знаний, полученных из трансперсональной психологии и дианетики. Существенно, что в обоих случаях мы имеем дело с течениями человековедения, которые не являются и, скорее всего, в принципе не могут быть сделаны научными согласно принятым критериям научности. В одном случае говорят о смене научной парадигмы (трансперсоналисты), в другом, особо не затрудняя себя терминологией, пользуются словом "наука", но это не должно вводить в заблуждение. Напротив, опыт их как социокультурных движений показывает закономерную тенденцию оформления их в квазиобщины, как бы традиции духовного (но не в старом смысле) делания, с морфологическим подобием в существенных чертах буддийской или джайнской, или иной религиозно-философской традиции Индии.

Выскажем, не доказывая пока, убеждение, что именно такие формы организации знаний и умений, связанных с психикой, духом, человеком, экзистенцией, способны производить, оценивать и развивать знание, сопоставимое с буддийским наследием во всей его полноте. Наука же на это не способна.

1994 г.

Примечание к электронной версии

В публикуемом тексте десятилетней давности читатель нашел уважительную ссылку на Хаббардову «Дианетику». С тех пор я успел узнать о скверных чертах нрава нынешних последователей Хаббарда. Но, хотя доводы в пользу того, что данное движение превратилось в опасную секту, меня убедили, они нимало не затрагивают самого метода дианетики, в эффективности которого я имел случай удостовериться самолично. Вполне вероятно, что важные для данной статьи аспекты теоретических представлений дианетики не являются уникальным ее достоянием. Не берусь этого утверждать окончательно, т.к. типология методов глубинной психологии — не моя специальность. Но даже если бы я точно узнал, что приемы дианетики были откуда-то заимствованы Хаббардом без указания на источник, менять текст статьи я не стал бы, ибо о таких методах я узнал именно из книги Хаббарда, за что до сих пор ему благодарен. Если же он или его последователи были или стали дурными людьми, то это — их, а не моя карма.

2004 г.